Неправильная женщина - Страница 102

102

— Я Катрин нравлюсь, но она в меня ни капельки не влюблена. Просто она ничего не имеет против того, чтобы быть со мной. Но не больше.

— Думаю, мой друг, все не так плохо. Она — человек логический. Ей трудно выражать свои чувства, она их стесняется. Но это не значит, что чувств у ее нет.

Эрик посидел, подумал, а затем произнес грустно:

— Наверное, Вы правы, Надя. Но я не уверен, что ее чувство ко мне можно даже с натяжкой назвать любовью. Я все время об этом думаю… Надеюсь только, что все изменится. Мой отец от нее в восторге. Он не говорит, почему, но я ясно вижу — Катрин ему нравится гораздо больше, чем я.

— Что ты говоришь, Эрик! Бред какой-то! Твой отец тебя очень любит.

— Любит. Я знаю. Но я не очень ему нравлюсь. Понимаете, я не соответствую его критериям. Вы его пока мало знаете. Он тихий, спокойный, мягкий, совсем не сильный, но очень умный. И в людях разбирается. Дядя — он сильный. Очень. Ума ему не занимать, но отец для него всегда высший авторитет. Так вот, отец в людях больше всего ценит ум. Я в этом плане его вечно разочаровываю.

— Эрик, что за самоуничижение? По-моему, ты достаточно умен, чтобы вызвать уважение собственного отца. Ты способен понимать самые сложные вещи, которые я далеко не каждому могу объяснить.

— В том-то и дело. Я могу понимать, а Вы и Катрин можете эти вещи придумать. Вы ему понравились, а от Катрин он пришел в полный восторг. Я знаю, что она гораздо меня умнее. Но как он это разглядел, не представляю. У него просто не было времени. Вчера они разговаривали не более десяти минут.

Что можно узнать о человеке за десять минут светской беседы? Катя уверяла, что разговор не был слишком содержательным. Что же Жан Мишель в ней разглядел?

Я не успела ничего сказать, потому что в этот момент с хохотом и визгом из дома вывалилась вся молодежная ватага. Один из мальчиков Рагузье стал тут же приставать к Эрику, уговаривая отвезти всех на теннисный корт. Но тот не собирался уезжать без Кати. Они какое-то время бодались, после чего Эрик увел всех в бассейн, и я осталась одна.

Но ненадолго.

Откуда ни возьмись, прибежал Пеллернен, схватил меня за руку и потащил, ничего не говоря. Я чуть не упал, попыталась затормозить, чтобы как минимум узнать, куда меня тащат. Ничего не помогло. Он только сказал: Скорей, скорей, — и потащил меня дальше. В таком темпе мы пролетели весь дом и ворвались в кабинет Жана Мишеля, который преспокойненько там сидел и пил кофе вместе с моей дочерью, устроившейся в кресле напротив хозяина. Катерина делала вид, что она вообще зашла случайно кофе попить. А Жан Мишель меня приветствовал:

— Надя, доброе утро! Хорошо, что ты так быстро согласилась прийти.

— Ничего себе согласилась! Меня никто и не спрашивал. Этот господин меня сюда просто за руку приволок.

Все засмеялись. Я, естественно, тоже.

— Садись, отдохни, выпей кофе, — он усадил меня за стол и налил полную чашку из кофеварки, — И посмотри вот на это.

Я не успела и глотка отхлебнуть. Жан Мишель сунул мне под нос папку, в которую была вшита пачка бумаги. Судя по заглавию, передо мной была курсовая работа Эрика.

— Ты видела это раньше?

— Нет. Я так понимаю, это та самая работа, которую Эрик писал, когда приезжал к нам в Москву. Я ее вижу сейчас впервые.

— Предлагаю ознакомиться. Если тебе нужны очки, можешь воспользоваться моими, — он протянул мне футляр.

Я согласно кивнула, и положила футляр с очками себе на колени. Торопиться не стала, допила кофе, и только после этого вздела очки на нос и углубилась в шедевр Эрика. Сначала шли общие слова, потом пошла аналитическая часть. Я узнала свои выкладки, они были представлены вполне достойно. Видно, что парень понял все, что я ему втолковывала, и даже творчески это переработал. А потом пошел синтез и у меня глаза на лоб полезли. Осторожность на грани трусости — это мое. Наверное, поэтому я и не сделала большой карьеры. Таких смелых, если не сказать наглых, идей, финансовых схем на грани фола у меня он набраться никак не мог, но я отлично знала, в чьей голове они родились. Катька мне не раз озвучивала нечто подобное. Я ее всегда осаживала, но думать-то не запретишь. Наши разговоры, как видно, пошли ей на пользу, схемы были продуманы так, что не подкопаешься. В принципе, их можно было претворить в жизнь, комар бы носу не подточил. Но в самом конце был отрезвляющий пассаж. Все это работало бы в России, если бы удалось найти союзника в верхних эшелонах власти. О, я сто раз об этом твердила. Но твердила Катьке, Эрику ничего подобного я не говорила.

Я дочитала и подняла глаза. Оказывается, все это время за мной внимательно наблюдали оба мужчины. Пеллернен смотрел на меня своими черными глазами, от которых у меня внутри все переворачивалось, и молчал. Де Кассаль продолжил разговор:

— Надя, браво! У тебя такое выразительное лицо, что можно ничего не спрашивать: все на нем написано крупными буквами.

— Что написано? — я была ошарашена ходом разговора.

— Да все. Пока ты читала аналитическую часть, было ясно, что ты довольна. А потом ты увидела что-то совершенно неожиданное. Следовательно, выводы тебе незнакомы. Послушай меня. И Вы, мадемуазель, тоже послушайте.

Забавно, со мной, солидной дамой, этот граф на «ты», причем с самого начала, а с девчонкой — на «Вы».

— Сейчас я все для себя понял и нахожусь перед трудным выбором. Наверное, следовало пустить все на самотек, но я предпочитаю осмысленные действия. Поэтому раскрываю карты. Анри, будь свидетелем.

Пеллернен кивнул, а я бросила взгляд на Катерину и затаила дыхание. Моя дочь сидела, как ни в чем не бывало.

102