Неправильная женщина - Страница 88

Не знаю, что поглощало шум шагов, но появление его было совершенно внезапным. Он тоже, видимо, никого не ожидал увидеть, и даже остановился в удивлении.

Если бы я могла заказывать, я бы и то не придумала такого воплощения своей мечты. Он был высокий и худой. Не просто стройный и поджарый, а именно тощий и мосластый. Не понимаю почему, но мне всю жизнь нравились именно такие мужчины. Темно-синяя футболка висела на нем, как на вешалке. Светло-голубые джинсы не скрывали худобы ног. С меня бы и этого хватило.

Но, наверное, чтобы полностью деморализовать глупую бабу, к этому телу прилагалось совершенно неотразимое лицо. Не знаю, может, кому-то такие лица не нравятся, но для меня лучшего не надо. Резкие черты, крупный прямой нос с большими раздувающимися, как у лошади, ноздрями, бронзовый загар, какого не добьешься в солярии, абсолютно седые волосы, ровные черные брови, ямочка на подбородке… но главное — глаза! Большие и совершенно черные, без блеска. Или так кажется из-за густых и длинных ресниц?

Эти глаза мне улыбнулись. Улыбнулись раньше, чем улыбка возникла на губах. Я улыбнулась в ответ и собиралась пройти мимо. Мало ли, куда идет это совершенство. Не буду же я навязываться. Но он остановил меня, заговорив первым:

— Мадам, кто Вы? — в эту минуту я поняла: передо мной дядя Эрика, Анри Пеллернен. Как то я запомнила эти имя и фамилию, надо же! Вот на него племянник очень даже похож, гораздо больше, чем на родного отца. Те же черные глаза и та же улыбка. Но почему-то от улыбки этого человека сжимается сердце.

Я постаралась взять себя в руки и ответила довольно спокойно:

— Мсье, я здесь в гостях. Меня зовут Надя. Если полностью, то Надежда Коноплянникова.

По лицу Пеллернена прошла тень.

— Мадам, извините, я был невежлив. Но это просто от неожиданности. Разрешите представиться: Анри Пеллернен. Я только что приехал. Надя, Вы куда-то шли? Или что-то искали? Я не могу быть Вам полезен?

Я была от него так близко, что отчетливо поняла: если бы на нем была надета не майка, а рубашка, мой нос уперся бы прямо в пуговичку на груди. Почему-то от этой мысли ослабели ноги. Надо было их срочно уносить…

— Спасибо, я просто гуляла. Осматривала этот чудесный парк. Была бы очень признательна за совет: куда лучше всего пойти, чтобы увидеть красивые места?

— Не стоит идти туда, откуда я пришел, там гаражи. А вот если Вы пойдете по левой дорожке, выйдете к пруду, там Вам понравится. Но не задерживайтесь слишком, через час подадут завтрак.

Он смотрел на меня очень пристально, и от этого мне становилось все более и более не по себе. Что было в этом взгляде, понять не удавалось. Но не восторг, это точно. Так что я поспешила уйти. Поблагодарила и пошла по дороге к пруду.

Дорожка сделала несколько поворотов, и вдруг открылся вид на водоем, небольшой, тенистый, с ивами, склонявшимися к воде, кувшинками и осокой. Романтичнейшее место! В таких местах снова чувствуешь себя ребенком. Одна старая ива росла особенно прихотливо, образуя над водой изгиб, похожий на конскую спину. Я скинула туфли, залезла туда, села верхом, свесив ноги, и стала ими болтать. Мое состояние можно было назвать блаженством. Людей вокруг не было. В глубине кто-то плескался, над водой носились стрекозы, солнце припекало все больше…

Меня грубо трясли за плечи:

— Надя, что с Вами! Проснитесь!

Я проснулась.

Оказывается, на моей лошади-иве я была уже не одна. Сзади сидел Анри Пеллернен, и, обхватив за плечи, немилосердно тряс.

Я попыталась обернуться, чтобы оттолкнуть его, пошатнулась, и мы дружно полетели в воду. Под ивой оказалось довольно глубоко. Поэтому мы ничего себе не повредили. Оказалось, что оба умеем плавать, так что спасать никого не пришлось, но тиной нас облепило, а у самого берега обдало жидкой грязью. Вылезли мокрые, грязные и злые. Он сразу заорал, сверкая черными глазищами:

— Черт вас понес на эту иву! Что вам вздумалось?!

— Это вас черт понес! Я сидела, отдыхала, любовалась природой…

— Это называется любовалась! Да Вы там просто спали!

— Ну и что? Разве спать здесь запрещается?

— Вы могли упасть!

— Ну, с Вашей помощью я-таки упала!

Тут мы начали хохотать. Хохотали как безумные, перегибались пополам, показывали друг на друга пальцами и тыкали друг друга кулаками, по щекам текли слезы. Я уже и не помню, когда в последний раз так смеялась.

— Я уже и не помню, когда в последний раз так смеялся, — было первое, что Пеллернен смог членораздельно произнести, — но теперь надо вернуться, переодеться и позавтракать, наконец. Я же пришел звать Вас к завтраку.

Мы пошли обратно.

По дороге я молчала, а он рассказывал, как пришел на пруд и увидел меня, сидящую на иве в обнимку со стволом и сладко спящую. Как не решился меня просто позвать, потому что я могла с испугу рухнуть в воду. Как полез на дерево, опасаясь разбудить меня раньше времени, и как все равно случилось то, чего он всеми силами хотел избежать. Но есть тонкость: упала-то я не одна, а это гораздо безопаснее… Тут я снова принялась хихикать…

В холле мы расстались: обоим нужно было переодеться в сухую одежду. По дороге жаркое солнышко нас, конечно, подсушило, но вид пока еще был очень далек от пристойного. Я поднялась в комнату и глянула в зеркало.

М-да, хороша же я! Чумичка чумичкой! На лице полосы, майка грязная, брюки вообще ни на что не похожи, голова после купания в пруду похожа на воронье гнездо.

Я вымылась и застирала вещи, констатировав, что брюки пропали безвозвратно. По возможности уложила волосы, надела сарафан и выбралась из комнаты. В коридоре мне повстречалась родная дочь.